Сгусток добра

Интересно, что патриотично настроенные комментаторы поста в Facebook сразу же буквально набросились на автора, утверждая, в частности, что "в армии такая каша шла за счастье", и "вы разъезжаете по дубаям, когда другие россияне думают о том, как варить ежей и лебеду".

http://by24.org/2016/02/15/aeroflot_in_international_flights_feed_passengers_barley_porridge/

Не знаю, не знаю. В моей армии перловку называли "дробь 16" (не знаю, почему), и она из тарелок шла прямиком в баки, а оттуда - на свиноферму. Может, свиньи ее любили, кто знает. Солдаты - точно нет.

Насчет ежей - надеюсь, это всё же полемическое преувеличение.

(Заодно узнал, как будет перловка по-английски - профит.)

В бразильских тюрьмах в качестве эксперимента предложена федеральная программа работы с заключенными.
За каждую прочитанную книгу срок заключения сокращается на день. Чтобы подтвердить, что книга прочитана, по ней нужно написать небольшое эссе. Таким образом каждый заключенный может «списать» со своего срока до 48 дней в году.

Советская армия во многом была похожа на зону. И я там читал книги запоем - то есть реально по 4-5 часов в день, наверное, особенно на втором году службы. Читать в казарме было нереально, так что я читал на дежурстве - по ночам, в основном. Зимой я прятал книгу под шинель перед уходом из казармы (нас проверяли на построении), летом клал заранее на лестничную площадку.

В один прекрасный день наивная библиотекарша проговорилась кому-то из начальства, что-де в нашей части есть такой рядовой Сидорелли, и он-де у меня лучший читатель во всем городке. Видимо, бабуля думала, что меня за это повысят в звании или наконец отпустят в отпуск.

На деле же начальство сообразило своей единственной извилиной, что я читаю на дежурстве и нагрянуло среди ночи с проверкой. Читал я тогда, помнится, какой-то том Эрве Базена, и наш комроты капитан Темный (которого за глаза называли Мутный) просто взял его себе, ухмыляясь. Пришлось идти в библиотеку объяснять ситуацию. Это было унизительно. Перед дембелем я книжку всё же из Мутного вытряс мольбами, так что мои чакры не погнулись ни на миллиметр в результате этого досадного инцидента.

А уволили меня в самый последний день, дозволенный приказом - 30 июня 1987 1989 года. Вместе с еще десятком солдат, которых наше вонючее начальство невзлюбило по каким-то причинам.

Вот такое "поощрение".

Если пользоваться лагерной терминологией, я служил в "красной" части. У нас не было дедовщины, и жили мы более или менее по уставу. То есть если всех бросали на разгрузку состава со щебенкой, то разгружали ее все, вне зависимости от срока службы. То же касалось нарядов и всевозможных работ.

Я служил в "правильной" роте, где у солдат было чем заняться. Мы были "точкари": радисты, телеграфисты, телефонисты, и т.п. Кто-то реально служил на "точке", приезжая за продуктами и в баню раз в неделю, а больше мы его и не видели. Таким все завидовали, конечно, хотя днем у каждого из них сидел прапорщик и ебал им мозги. Но вечером и ночью они были сами по себе, и все понимали, как это круто.

Про свою службу радистом я уже писал в деталях, повторяться не буду.

Но была и другая рота, где те же радисты не были прикреплены к какой-то "точке", а выезжали иногда по тревоге на своих радиостанциях с квакающими передатчиками. Тревоги, однако, случались нечасто, поэтому возникал вопрос в полный рост: а что же они должны были делать всё остальное время? В "черной" части это был, наверное, говно вопрос (шуршали молодыми, отдыхали дедами), но в нашей-то, уставной?

Может, они повышали боеготовность и политическую грамотность целыми днями, например? Но нет, увы.

На самом деле такой unattached солдат "летал по нарядам" ("через день - на ремень, через два - на кухню"), а в свободное от нарядов время что-нибудь строил.

Вот это меня, признаюсь, всегда поражало в армии - эта постоянная стройка непонятно чего, всех этих заборов и коровников, это стремление чем-то занять людей, потому как по уму заняться им было нечем. Но не отпускать же их было в библиотеку или клуб, в самом деле. Где же тогда будет дисциплина?! Поэтому всё время - грязь, цемент, краска, мусор, мат.

Я тоже иногда попадал в такие места с утреннего развода личного состава, пока не научился уходить из-под удара, став "пищевозом". Пищу развозить по ближним "точкам" никому отчего-то не хотелось, это считалось грязной работой. Я над ними только посмеивался, когда в 10 утра заканчивал объезд, мыл бачки и шел в библиотеку тереть с библиотекаршей за Кортасара и Кафку, а они где-то неподалеку месили грязь до обеда.

То есть один из важнейших уроков армии для меня был вот какой: от "припаха" совсем уйти нельзя, но можно (и нужно!) проявить инициативу и вызваться делать нечто, что будет менее противным, чем generic option. Я этим принципом руководствуюсь и по сей день, он у меня теперь зашит на уровне "железа".

Короче, советская армия была (и, видимо, остается) бессмысленной организацией, занимавшейся в основном самообеспечением. К реальной обороноспособности этот симулякр отношения не имеет.

Единственный кавказец, с которым мне довелось служить вместе в армии, был "мой дембель". Для тех, кто не в теме - он должен был меня подготовить к службе, после чего его могли отпустить домой (а могли и не отпустить).

Фамилия его была Биджиев, и все звали его "Биджо". Откуда он был, я никогда не знал - с гор, это точно.

Биджо был тишайшим существом, ростом с российского президента, и совершенно безвредным. Собственно, я не могу припомнить ни одного раза, чтобы мы с ним говорили. Мне теперь кажется, что Биджо был аутистом, причем серьезным. Кроме того, у него были проблемы с русским, и он этого стеснялся. Учили премудростям радистского дела в результате меня другие люди, а Биджо пребывал в своей нирване.

Про него рассказывали, что он как-то спустился с гор, чтобы продать овец, и тут-то его и загребли в армию.

Его наивность не знала пределов; так, однажды его разыграли старослужащие - сказали ему: видишь, мол, как ключ скрипит при передаче? Это непорядок, надо бы его смазать. Чем же? спрашивает. А ему отвечают, тут нужно такое специальное вещество, которое называется "менструация". Он, ясное дело, этого слова не слышал, так что интересуется, где ее взять. Ему и говорят, пойди к Люсе и спроси у нее, только не перепутай. (У нас служили дамы на узле связи.) Он записал слово и подходит к Люсе, спрашивает. Та на полном серьезе ответила, что в данный момент менструации нет, извини. Народ, конечно, лежит.

Не знаю, отгонял ли он помехи метлой от антенны - меня бы это не удивило.

Однажды ему поручили нарисовать альбом радиочастот, и он добросовестно выполнил работу, только сделал, к сожалению, немало орфографических ошибок. Когда наш комбат увидел слова "Масква" и "Плащядка", он, говорят, изорвал альбом в клочья от ярости.

А совсем под дембель, когда Биджо не хотели отпускать домой, он на "вечерней прогулке" (= строем, но без песен) вдруг забормотал какую-то абракадабру, а потом как заорет: "Жираф большой, ему видней!" - за что получил, конечно, наряд на кухню ("кухня-наряд", как его все называли, подражая южным племенам).

Надеюсь, он жив и здоров, где бы он сейчас ни был.  

Помню, заканчивал я как раз службу в рядах, так один наш прапорщик рассказал мне по секрету, что у него уже всё на мази для перевода в Венгрию. Мол, в Венгрии самое то служить, там настоящая лафа, не то, что в Германии, например. Ему полковник из штаба так и обещал - меня переведут скоро, и ты со мной поедешь.

Я ему возразил, что жизнь, вообще-то меняется -перестройка там и вообще - но он только отмахивался: не городи чушь, всё это треп, и Варшавский договор никуда не денется. Поговорят - успокоятся. Поеду, короче, скоро в Венгрию.

... Был июнь 1989-го.

Раз праздник, расскажу еще одну армейскую историю. То есть, собственно истории как таковой там практически нет, но вы можете ее почитать из-за моего неподражаемого стиля, например. Или из-за прекрасно переданной армейской атмосферы, скажем. Или можете не читать, но бог вам тогда, болванам, судья.

Короче, история моя про тревогу. (Не хочу ее закавычивать - и так понятно, что речь идет не о термине из психоанализа.) Что есть тревога? Тревога, господа, есть состояние, когда начинает выть сирена, и все принимаются куда-то бежать. То есть не "куда-то", на самом деле, а согласно боевого расчета. Боевой же расчет - это такой список из двух колонок: в одной - имена, в другой - действия в случае тревоги. Просто, как всё гениальное.

Например, некоторые бойцы по тревоге становились посыльными. Посыльный - это фактически средневековый гонец а-ля Бенни Хилл, который должен оповестить тт. офицеров и прапорщиков о том, что таки объявлена тревога! Потому как телефонов домашних в г. Витебске в конце 80х у указанных категорий военных обычно не было, так что товарищ посыльный должен был добежать до них ножками и позвонить им в дверь. Конечно, большинство тревог были плановыми, так что все и так знали... но любая внеплановая тревога превращалась в многочасовое подтягивание офицерского состава в казарму. Это, между прочим, к вопросу о "боеготовности". 

Но я посыльным не был, что меня безмерно радовало, потому как бег на длинные дистанции никогда не был моим коньком. Согласно боевого расчета я должен был бежать туда, где и так проводил большую часть моей жизни, - на узел связи. Т.е. в большинстве случаев бег был на месте. Если тревога была длинной, то мне приносили мой автомат с патронами и харчи. А так - почти ничего в моей жизни не менялось. Чем я как человек по натуре консервативный был очень доволен. Суета вообще омерзительна, по-моему.

Несколько хуже было, если тревога заставала меня не на рабочем месте. Тогда на это место надо было бежать. Последний термин, впрочем, никто не воспринимал буквально, так что и тут я не сильно потел. Бег трусцой продолжался ровно до поворота, после которого начинался подлесок, где можно было уже идти не спеша. С секундомером, в конце концов, над нами никто не стоял, а по своей инициативе солдат побежит разве что на дембель.

 ... В тот день я, как это часто со мной бывало, сидел в офицерской библиотеке и разговаривал с молоденькой библиотекаршей о литературе. Читал я тогда очень много, и провинциальная барышня, смею предположить, подпала под мое северно-столичное обаяние, быстро разглядев под пропахшим вонючей казармой х/б мальчика из хорошей семьи, бывшего студента и вообще лапочку. Мне с ней общаться было не то чтобы сильно интересно, но альтернативы были куда мрачнее. Да и потом, поговорить на литературном русском языке, не отягощенном непечатными словами, было очень и очень полезно.

Так вот, пока я сидел с этой девицей и обсуждал, грубо говоря, влияние Кафки на Фолкнера, в окружающем нас мире происходила тревога - но в тиши библиотеки ее признаки не ощущались совершенно. ( читать далее )

Когда я отдавал долг Родине в учебке (постигая премудрости радистского дела, но еще более - нарядов и строевой подготовки), мы, ясное дело, ходили на завтрак, обед и ужин строем. И, опять же, ясное дело, с песнями.

Песен было реально две - "ротная песня" и "День победы". Пели мы их примерно в равной пропорции, так что в общей сложности я спел "День победы" примерно 300-350 раз за время моего там пребывания.

С тех пор я очень люблю эту песню и не могу сдержать слез, когда ее слышу.  

Вы все, друзья, похоже, спали, как суслики, а тем временем наш любимый Livejournal лежал в мертвую. Несколько часов. Лежал, потому как в Сан-Франциско случилась авария на подстанции. Как прекрасно пишет об этом "Комсомолка",

Начиная с момента отключения электричества никто в мире
до сих пор не может войти на это сайт, так как он не работает.

Так как он не работает! Вообще, поразительно, как часто в Штатах отключают электричество для цивилизованной страны. У нас вот весь юг Англии затопило, и то - борются люди за каждую подстанцию.

И, если уж на то пошло, какого черта у SixApart нет резервных генераторов в этом их DataCenter?! Они обслуживают миллионы клиентов (не только LJ, отнюдь), могли бы подсуетиться.

Вот, помню, у нас в армии на узле связи был такой специальный сарай, где стояли два здоровых дизеля. При отключении эл-ва их попеременно запускали, и они совершенно спокойно держали сеть. Заправлять их, правда, было тихим ужасом... запах солярки мне потом долго снился по ночам. А еще в этой дизельной за пару месяцев до моего прихода в часть повесился солдат - ему до дембеля оставался месяц, и ему что-то такое неприятное написали из дома, что плохо легло на его расшатанную службой нервную систему - он и не выдержал. Крюк, на котором он повесился, даже не сняли, и я служил с "дедом", который его вынимал из петли...   

Радист - это, как известно, человек, который знает азбуку Морзе. Не просто знает, что "и" - это две точки, а "мэ" - два тире, а такой чувак, который слышит быстрое пиликанье и может конвертировать его в буквы и цифры. Радисты сидят в одной сети ("чмоке всем, кто в этом чате") и изредка переругиваются специальным кодом. Например, "3" - это "иди ты нахуй" (напев ...-.) , а "длб" - и так понятно, что.

Радиограммы в нашей армии бывают двух типов: маскирующие и оперативные. Первых - большинство, и они призваны запутать коварного врага. Вторые сообщают действительно важную (закодированную, конечно) информацию. При приеме радиограмм радисты используют скоропись, причем каждый - свою. Общее у всех систем, пожалуй, то, что все русские радисты пишут "v" вместо "ж", остальное разнится.

["Запутать коварного врага", впрочем, было бы непросто: практически все маскирующие радиограммы были буквенные, а все оперативные - цифровые. Враг, конечно, коварен, но не настолько же!]

Срочность у оперативных радиограмм была либо "самолет", либо "ракета". Последние были очень серьезных делом, за сильно неправильный прием могли публично выебать перед строем. За безошибочный прием, впрочем, могли и поощрить.

Еще более серьезным делом были т.н. сигналы центра боевого управления (СЦБУ). Их срочность была "воздух", т.е. наивысшая для мирного времени. Более высокой была только срочность "монолит", но она была зарезервирована для состояния войны.

... И вот, представьте, гегемон Витя и ваш покорный слуга однажды проспали такой вот сверхважный СЦБУ. ( читать далее )